|
В 16 день марта 1817
г. в селе Чанки Коломенского уезда Московской
губернии случилось прискорбное событие: сгорела
деревянная церковь Введения Пресвятой
Богородицы вместе со всею утварью и документами,
хранившимися в ризнице. Извещая об этом Духовную
консисторию, должностные лица селений, входивших
в приход, — староста казенного села Чанки
Василий Артемьев и бурмистр деревень Амеревой и
Хорошовой, принадлежавших генералу Павлу
Артемьевичу Левашову, Миняй Иванов, составили
прошение, в котором говорилось: «Сего 16-го марта в
селе Чанках были в церкви отслужены причтом
должная служба и похороны: погребли в сельце
Хорошово женщину, ходил священник с причтом
потом на поминовение в дом к родственникам
умершей, а после, оттуда возвратясь, еще
похоронил младенца. По осмотре церковным
старостой, чтобы не осталось огню, вышли вон и
заперли церковь. После этого в коротком самом
времени закричали, что горит церковь…». Однако,
когда народ сбежался (как сообщают староста и
бурмистр), огонь охватил уже всю церковь внутри и
пламя вырывалось наружу, так что никакой
возможности потушить пожар уже не было.
В своем прошении Василий Артемьев и Миняй
Иванов просили перевести от них куда-нибудь
священника и диакона по причине их беспробудного
пьянства, буйства и прочего непотребства,
приведшего в совершеннейшее расстройство всю
приходскую жизнь, что и послужило причиной
пожара. Взамен они просили прислать им других и
обещали обеспечить для служения утрени и часов
подходящее помещение до тех пор, пока не будет
отстроен новый храм.
Призванные к ответу священник и дьякон
утверждали, что вина их многократно преувеличена
вследствие того, что между крестьянской общиной
и причтом давно уже ведется спор по поводу (якобы
захваченного «усильно» крестьянами села Чанок)
части сенокосного луга, принадлежавшего причту
храма. Однако после долгого разбирательства
просьба крестьян была частично уважена:
священника перевели в Звенигородский уезд, а вот
дьякон, Карп Иванов, остался при своем месте. Он
воспользовался оригинальным способом
оправдания себя, собрав и представив
консисторскому начальству несколько десятков
свидетельств, подтвержденных подписями
представителей самых разных сословий, в коих
утверждалось, что подписавшие знают его как
человека порядочного, набожного, поведения
трезвого. Не последнюю роль в деле сохранения
места за дьяконом Карпом, надо думать, сыграло и
то, что священником на место переведенного был
назначен отец Сергий Петров, приходившийся
троюродным братом дьякону, пономарем же стал его
сын, Иван.
Все эти перипетии разбирательства обстоятельств
происшествия и доли вины в нем тех или иных людей
не отвлекли жителей прихода от главной их заботы:
хлопот о восстановлении храма. Вернее, о
строительстве его заново, потому что храм сгорел
полностью, — осталась одна только каменная
колокольня, стоявшая отдельно.
И вот 2 апреля того же 1817 г. крестьяне написали
новое прошение управляющему Московской
митрополией Высокопреосвященнейшему Августину,
архиепископу Дмитровскому, прося дозволение
начать строительство нового, каменного храма в
селе, приложив к этому прошению план новой церкви
и присовокупив еще просьбу о выдаче им книги для
сбора пожертвований: «…потому как все церковные
суммы сгорели вместе с церковью». Это прошение от
имени всего прихода было подано церковным
старостой, крестьянином села Чанок Василием
Тимофеевым, мирским старостой того же села
Василием Артемьевым и представителями
крепостных помещика Левашова: бурмистром Миняем
Ивановым и старостами сельца Хорошова и деревни
Амеревой Денисом Перфильевым и Миняем
Лукьяновым. Характерная деталь — все
руководители крестьянской общины, как помещичьи,
так и казенные, были неграмотны. Во всех ими
составленных документах там, где требовалась
подпись, указывалось, что за них один какой-то
сельский грамотей, писавший под диктовку, «руку
приложил» по их «нижайшей просьбе». Вообще же о
населении этого прихода можно судить по
сведениям, поданным в Духовную консисторию в 1813
г. В этой справке сказано: «Приходских дворов
в приходе 230, в том числе и
священно-церковнослужительских 4 двора. В тех
дворах мужеска пола 956, женска пола 937. Оный приход
генерала Павла Артемьевича Левашова и
экономического ведомства». Следует отметить, что
крестьянская община действовала без всякой
указки, сама. Ни в одном из трех архивных дел,
посвященных строительству храма, не упомянуто ни
одного начальствующего лица, кроме выбранных из
среды крестьян, за исключением, пожалуй,
бурмистра помещика Левашова, который, впрочем,
заметной роли в этом деле не играл. Барин Левашов,
судя по документам, участия в строительстве тоже
не принимал.
Прошение чанковских прихожан было рассмотрено, и
уже 30 апреля все того же 1817 г. от архиепископа
Августина была выдана им вожделенная
храмоздательная грамота, в которой дозволялось
начать строить в селе Чанки «…новую церковь
Введения Пресвятой Богородицы, каменным зданием,
алтарем на восток, по подобию прочих святых
церквей, доброй и благопристойной архитектурою,
по апробированному нами плану».
 |
Император Александр I |
Построение храма было начато с акции,
прямо скажем, неординарной: чанковские прихожане
снарядили и отправили ходоков к самому
императору Александру I, самодержцу
Всероссийскому — просить помощи в строительстве
храма! С прошением к царю пошли поверенные «от
общества»: экономический крестьянин Степан
Григорьев, сын Симонов, и левашовский крестьянин
Иван Кириллов, сын Сарычов. Они, как сказано в
письме управлявшего тогда делами духовного
ведомства князя Голицына, обращенном к
архиепископу Августину: «Утруждали Государя
Императора просьбою о пожаловании от Монарших
щедрот пособия на построение в том селе Чанках
церкви, на месте прежней, сгоревшей в 1817 году.
Причем представили план новой церкви, за
подписанием Вашего Преосвященства. Вследствие
доклада моего, Государь Император
всемилостивейше соизволил пожаловать на сей
предмет тысячу рублей, которые препровождены для
сего Вашему преосвященству».
Деньги были выданы священнику и церковному
старосте 4 марта 1818 г., но даже такой, по тем
временам немалой суммы было недостаточно для
покрытия всех расходов по возведению каменного
храма. Как мы помним, прихожане просили выдать им
книгу для сбора пожертвований. Это была обычная
практика сбора средств на подобные цели, и вряд
ли стоило останавливаться на этом моменте, если
бы не любопытные подробности, содержавшиеся в
документе, сопровождавшем выдачу. Книгу получили
в мае 1817 г. в московской Духовной консистории
крестьянин из Чанок Василий Тимофеев и
левашовский крепостной, житель сельца Хорошова
Савелий Прокопьев, которые обязались подписью в
том, что они «с данной из Консистории книгой для
испрашивания добровольных даяний на построение
в означенном селе вместо сгоревшей деревянной
новой, каменной церкви, собирали только
в Московской Епархии, а не в другой, какой-либо
еще иной, сроком на год. Книги, ни под каким
предлогом, никому другому не передавали. По
окончании показанного годичного срока, книгу сию
для счета и свидетельства записанных в ней денег
представить в Консисторию. А собранные деньги
в приходно-расходные книги занести особой
статьею и употребить только на тот предмет, на
который были собраны».
Судя по отчету, поступившему в Консисторию
10 марта 1819 г., с этой книгой было собрано
3504 рубля 69 копеек. В той же бумаге указывалось,
что эти деньги были употреблены на строительство
церкви с прибавлением «довольно значительной
суммы от прихожан, кроме исполнения работ и
материалов». К этому времени строительство уже
значительно продвинулось: стены алтаря и
трапезной были доведены до верхних окон. В
завершении отчета выражалась надежда, что к
следующему лету дело будет окончено — если книгу
для сбора им оставят еще на год. Консистория,
рассмотрев дело, решила пойти просителям
навстречу, и книгу им оставили еще на год.
Управиться за лето 1820 г. у строителей храма не
получилось, но осенью того года решительно все
было готово! В рапорте священника Сергея Петрова
и старосты церкви Василия Тимофеева подробнейше
описывалось сделанное: «Оная церковь каменная,
покрытая вся железом, глава и крест белой
жестью». Далее говорилось об алтаре, жертвеннике,
священных сосудах, предметах для таинства
святого причастия. Иконостас в храме был резной,
позолоченный. Над царскими вратами изображена
была Тайная вечеря, над нею образ Спасителя. В
третьем ярусе иконостаса помещалось большое
деревянное распятие Господне с фигурами
Богородицы и Иоанна Богослова. Ризница храма
была укомплектована в избытке, это касалось и
книг, необходимых для богослужения. При церкви
сохранилась каменная колокольня старой
постройки, уцелевшая во время пожара. На ней
помещены были пять новеньких колоколов: в
55 пудов, 25 пудов, 6 пудов, 3 пуда и в пуд весом.
Вскоре, в ноябре 1820 г. из ризницы Чудовского
монастыря для чанковского храма был выдан
священный антиминс (расшитый плат с частицами
святых мощей, на котором происходит освящение
Святых Даров). Потом храм освятили, и в нем
начались регулярные службы. Этим завершилось
сооружение каменного храма во имя Введения
Пресвятой Богородицы в селе Чанки, созданного
исключительно стараниями и активностью общины
прихожан, которые не по приказу, не из-под палки
сумели построить храм, дойдя, когда это
понадобилось, до самого императора и высшего
церковного начальства. В их трудах не сыщешь и
следа якобы склонности русских только к
послушному исполнению, нашей якобы врожденной
деловой пассивности, лени и воровства. Словом,
того, что мы сами невесть почему привыкли
находить в себе и считаем чуть ли не главными
«особенностями национального характера». Как
смелы, рассудительны и последовательны в своем
стремлении русские крестьяне, предстающие перед
нами в этой исторической миниатюре! Как
предприимчивы, как по деловому расчетливы эти
совершенно необразованные люди! Неудивительно,
что начатая столь интересно история
строительства храма в селе Чанки имела свое
продолжение.
Построенная в 1820 г. каменная церковь была в
1848 г. украшена внутри росписями на сюжеты
священной истории и с того самого времени
простояла без всякого ремонта до самого 1883 г.
Конечно, она значительно обветшала: от сырости и
времени полиняла, потемнела позолота иконостаса,
к тому же вся пошла трещинами; пол в храме,
выстланный мелкими четырехвершковыми
«ширинками», от той же сырости сделался неровным.
Большой беды наделали плохие печи, при топке
которых дым заполнял весь храм, отчего церковь
внутри совершенно закоптилась. А топить
приходилось усиленно потому, что кровля совсем
проржавела, свод во многих местах был проточен
дождевой водой, поэтому в отверстия проходила
вода, а зимой задувало снег. В окнах не
сохранилось ни одного целого стекла: в рамах они
были составлены из больших кусков, кое-как
подобранных друг к другу. От сырости начал
крошиться известняковый камень фундамента.
Словом, положение вполне можно было называть
катастрофическим: храм разрушался буквально на
глазах. Поправить дело обычным образом, за счет
церковных сумм или богатых меценатов, у прихожан
не получалось: церковные деньги были
незначительны, а богатых людей как-то не
находилось. Между тем приход был крупный, одних
мужчин в нем насчитывалось 1300 человек.
Спасительная мысль — открыть в селе
церковно-приходское попечительство — пришла в
голову местному священнику отцу Василию Зернову,
который предложил это прихожанам, опираясь на
существовавшее положение о приходских
попечительствах при православных церквях,
высочайше утвержденное 2 августа 1864 г. На
сельском сходе селяне решили идею поддержать и
составили соответствующее прошение. К прошению
был приложен «приговор» прихожан и подписи
местных священно- и церковнослужителей и
церковного старосты. Эти бумаги были направлены
20 января 1883 г. преосвященнейшему Алексию,
епископу Дмитровскому, викарию Московскому. В
феврале было принято положительное решение, о
чем в Чанки дали знать через благочинного.
Объявление об открытии попечительского общества
состоялось 20 февраля 1883 г. В тот день к 9 часам
утра храм был переполнен народом. По окончании
Божественной литургии священником отцом
Василием Зерновым был прочитан указ об открытии
попечительства, затем был совершен молебен о
благословении начинаемого дела, в тех местах еще
небывалого и потому никому не известного. По
окончании богослужения были произведены выборы
должностных лиц новой организации: председателя,
его товарища, который в случае отсутствия
занимал бы пост председателя, казначея и
письмоводителя (делопроизводителя). Акт избрания
был скреплен подписями всех присутствующих с
приложением печатей сельских старост.
Попечительство было основано на обязательных
членских взносах его участников и добровольных
пожертвованиях всех желающих. Членский взнос был
установлен в размере 10 рублей ежегодно, по тем
временам, да для крестьян, это были деньги
немаленькие. Первоначально решили записаться в
попечители около сорока человек, и первый сбор
членских взносов дал 300 рублей 50 копеек. Кроме
того, были сделаны пожертвования: председателем
попечительства Николаем Александровым — 150
рублей; членами общества: Иваном Ивановичем
Савельевым — 59 рублей 30 копеек; Петром
Ивановичем Черкуновым — 25 рублей; Иваном
Федоровым — 1 рубль; Стефаном Лаврентьевым
Семеновым — 1 рубль; Кириллом Феофановым — 1
рубль. Всего получилось 238 рублей 30 копеек. По
подписным листам собрали: председатель Николай
Александров — 100 рублей; Иван Кошелев — 41 рубль
35 копеек; Иван Савельев — 30 рублей 50 копеек;
Иван Павлов — 21 рубль. Всего получилось
192 рубля, да кружечный сбор дал 82 рубля 50
копеек.
|
Голова старого крестьянина
|
Вот с этих рублишек и копеечек, столь
тщательно перечисленных в первом отчете
попечительского общества, все и начиналось.
Трудны были первые шаги, потому и стоит о них
поминать так подробно. Жесточайшей экономии
придерживались на всем: в статьи дохода были
вписаны даже 8 рублей 50 копеек и 5 рублей
50 копеек, вырученных от продажи оставшегося
после перекладки печей кирпича и возвращения
неиспользованного бронзированного порошка!
В первый год успели немногое: переложили все
четыре печи, потратив большую часть средств
именно на это, окрасили церковную ограду,
исправили зимние рамы и вставили в них стекла.
Частично возобновили роспись в храме. После
этого еще остались деньги — 7 рублей 45 копеек.
В следующем году в основном занимались крышей: ее
перекрыли и выкрасили, поправили главы и
укрепили кресты. Потом пришло время окраски
фундамента — это должно было предохранить его от
разрушения. Возобновили роспись алтаря,
постепенно подновляли роспись трапезной, словом,
по мере сил старались вернуть храму
соответствующий вид и укрепить само здание. Но,
как оказалось, не только малость средств и
множество трудов по ремонту предстояло
преодолеть попечителям. В Чанках случилось
происшествие иного рода, поставившее под угрозу
само существование общества, у которого все
начинало неплохо получаться.
Газета «Московский листок» в своем номере от
16 мая 1885 г. поместила в разделе, сообщавшем
об уголовных преступлениях, заметку следующего
содержания: «Коломенского уезда, в Введенской
церкви села Чанок сделано похищение трех
облигаций на сумму 250 рублей. В похищении оных
подозревается один из членов причта». Это был
страшный удар по всему делу попечительства! Как
мы помним, создано оно было по предложению
священника и членов причта, и теперь сам факт
кражи подрывал доверие к его устроителям. Деньги,
похищенные из храма, пусть даже немаленькие по
чанковским меркам и бюджету общества, были все же
несравнимо мелкой потерей рядом с возникшим
подозрением в нечестности членов причта, а стало
быть, и с утратой доверия к самому обществу, его
задачам и благим целям. Наконец, это подрывало
авторитет священства и саму веру. Удар
парировать было сложнее потому, что полицейское
расследование пришло к мнению, что именно кто-то
из церковников совершил кражу. Деньги были
похищены из шкатулки, хранившейся в алтаре, при
этом вор не повредил замка шкатулки и взял только
безымянные бумаги, которыми мог воспользоваться,
а именные оставил, понимая, что реализовать их не
удастся. Время для совершения кражи он выбрал
самое благоприятное — в ночь под светлый день
Пасхи. Можно было без взлома проникнуть в
церковь, поскольку она в ту ночь стояла открытой
с вечера до утра по случаю чтения апостольских
деяний. Удобнее всего это можно было сделать
кому-нибудь из членов церковного причта,
рассуждали полицейские, оттого подозрения пали
на одного из них. Несмотря на то, что злое дело
было задумано и воплощено мастерски, прошло
совсем немного времени со дня кражи, и
преступление раскрыл не полицейский, а
крестьянин села Чанок Николай Черкунов. Он по
своим делам отправился в Коломну и зашел в лавку
купца Михаила Шапошникова. Черкунов
разговорился с ним о том о сем, и, конечно,
разговор подошел к похищению, совершенному в
сельской церкви. Узнав от Черкунова о краже не
денег, а облигаций, купец, будучи человеком
порядочным и доброй души, вспомнив, честно
сказал, что у него есть несколько облигаций,
полученных в уплату за товар, взятый в лавке, и
часть из них дана жителем села Чанки Егором
Петровичем Птицыным. «Не они ли?» — предположил
купец. Шапошников принес бумаги, и Черкунов,
будучи одним из активных членов попечительства и
потому хорошо осведомленный о том, какие именно
бумаги были взяты, обнаружил среди них одну из
похищенных. По просьбе Черкунова найденная
облигация была Шапошниковым задержана и потом
предоставлена следствию по делу о краже в храме.
Следователь, получив такую важную улику,
распорядился взять Птицына под стражу и передал
материалы дела мировому судье. На суде,
состоявшемся 7 августа 1885 г., вор сознался в
своем преступлении. Как это ни прискорбно, но
этот человек был одним из активистов
попечительского общества, хотя к причту храма
никакого отношения не имел. По приговору суда он
был заключен в тюрьму на три месяца, а уж сраму
нажил на всю оставшуюся жизнь! Но самое главное —
рассеялась клевета и наконец-то подозревавшийся
ранее в этом проступке невиновный член причта
освободился от незаслуженных обвинений.
Но не только ремонт занимал досуги жителей села.
При храме активно велась миссионерская и
катехизаторская работа. Начиная с сентября
1888 г. каждую осень, когда проходила пора
основных сельскохозяйственных работ, при церкви
Введения во храм Пресвятой Богородицы в Чанках
проводились народные собеседования. В выходные и
праздничные дни они начинались между пятью и
семью часами вечера. В местной сельской земской
школе собирались жители села, приходя, как
правило, семьями: дети, ученики этой школы,
родители, родственники. Так как церковь была
приходской для окружающих деревень, многие после
церковной службы оставались в Чанках: ходили в
гости, а потом, уже после собеседований,
отправлялись по домам. Цель была благая —
организовать полезный досуг крестьян, отвлечь их
от праздности телесной и духовной, а стало быть,
от пьянства и других нехристианских увеселений,
дать пищу уму. Имелась утвержденная программа,
состоящая из катехизических поучений, рассказов
по священной истории, о житиях святых, из
объяснений устройства храма и смысла обрядов.
Для этого в распоряжении священника и учителей
школы были соответствующие книги и учебные
пособия.
Так, в трудах и заботах, минуло со дня открытия
попечительства десять лет. И эти годы прошли не
напрасно: многое в храме было исправлено и
улучшено. К юбилейной дате удалось даже перелить
колокола: один весом в 63 пуда, другой 227 пудов,
вместо прежнего, весом 181 пуд. Но, тем не менее,
оставалось сделать еще немало, а тех средств, что
собирались, как прежде, среди сельчан, явно не
хватало. Поэтому приняли решение существенно
расширить круг попечителей — за счет окрестных
жителей, работавших на заводе Струве.
Коломенский машиностроительный завод братьев
Струве в те времена был одним из самых передовых
в России и оснащен по последнему слову техники.
Работавшие на заводе имели очень неплохие
заработки: квалифицированные рабочие получали
до 70—100 рублей в месяц, и, что важно, получали
деньгами, которых крестьянам не приходилось
видеть подолгу. При этом заводчане сохраняли
свои наделы земли и все натуральное хозяйство и,
конечно же, жили весьма и весьма не худо.
Включение их в число попечителей позволило в
короткий срок значительно пополнить кассу
общества. В первый же год после этого приобрели
три паникадила (большие храмовые люстры) — одно
большое, на 38 свечей, и два малых, на 12 свечей
каждое. Покупка эта обошлась обществу в 796 рублей.
На пяти местных иконах были сделаны
медно-посеребренные вызолоченные ризы. На
следующий год окончательно восстановили роспись
внутри храма и построили новую сторожку. На
третий год наконец-то избавились от многократно
перекладываемых и так коптивших печей, заменив
их духовой. Потом перестелили пол, выложив
подольскими аршинными плитами. На пятый год,
собрав 5000 рублей, устроили совсем новый
иконостас — вызолоченный, резной. Пожертвования
поступали не только деньгами. Так, прихожане из
деревни Хорошово и рабочие завода Струве
передали храму пару полотняных хоругвей,
коломенский купец Петр Егорович Миляев в память
коронации императора Александра III — пару
металлических хоругвей стоимостью в 275 рублей.
Всех добрых людей и их дел не перечислишь!
Помогать храму стало в селе традицией. И не
только храму. Местная приходская школа была из
лучших в округе, и чанковцы даже помогали
открывать подобные в окрестных селениях,
например в Бобренево, деревне рядом с Бобреневым
монастырем, стоящим в пяти верстах от Чанок.
Много было сделано хорошего и полезного.
Последнее, что удалось узнать о деле
попечительства в Чанках, это освящение и
установка новых клиросных киотов с иконами
Божией Матери «Скоропомощница» и Великомученика
Пантелеимона, состоявшиеся 19 июня 1916 г. В тот
день литургию совершал настоятель Бобренева
монастыря архимандрит Филарет, казначей той же
обители иеромонах Герасим и новый местный
священник отец Третьяков (имени установить не
удалось). Пел хор прихожан под управлением
регента Величкина. Вместо причастного стиха
старший учитель чанковской второклассной школы
Г.Н. Беляев произнес слово. По окончании
молитвенного пения богомольцам раздавались
листки: «Сказание о чудодейственной иконе
“Скоропомощница”» и житие святого
великомученика Пантелеимона.
А нынче храма в Чанках нет. Не уберегли. Вернее, не
захотели сохранить то, что сами же и строили с
таким усердием. Но времена меняются, и сейчас,
когда с таким же трудом, на такие же «рублишки и
копеечки» люди восстанавливают порушенные
храмы, пусть рассказ о чанковском попечительстве
послужит им поддержкой.
В статье использованы материалы ЦГИАМ: ф. 203, оп.752, д. 4382, д. 5603, д. 8361, а также отчеты попечительства, публикации в «Московских епархиальных ведомостях»
и газете «Московский листок» за разные годы издания.
Валерий ЯРХО
